И когда, опираясь на свои посохи, мы подгоняли ее к вратам зари, она уже была пылкой мудрой матерью с грудью, полной молока, и щедрым чревом. Мы оставляли ее у берега моря, и она засыпала среди утренних цветов, закутавшись в плащ поэзии. Она приходила к нам, грубая и невежественная, а потом мы превращали ее в свою ночь. Мы вернемся, когда снова надвинутся сумерки, неутомимые пастыри ночи, без компаса и календаря, без часов и без определенного курса. Они открывают бутылку кашасы и дают мне, чтобы я промочил глотку. Сколько перемен произошло с тех пор и сколько их еще предстоит. Я рассказываю то, что знаю, что сам пережил, а не слышал от когото, рассказываю о подлинных событиях. Кто не хочет слушать, может уйти, мой рассказ прост и непритязателен. Мы пасем ночь, словно стадо трепетных девственниц в возрасте, когда им пора узнать мужчину. Ветрогон шагал вниз по склону, сосредоточенно нахмурясь и чтото насвистывая. Его худое, костлявое лицо было серьезно, голубые глаза смотрели неподвижно и временами даже отрешенно, будто он сам отправился в плавание, а на берегу остались лишь его ноги и руки, его волосатая грудь, зубы и пуп, его выпирающие кости.
![схемы вязаные крючком схемы вязаные крючком]()