Судомодели чертежи - дайте ссылку

Насчет солярия на крыше вы правильно сообразили. В нашем возрасте полезно погреть шкелетину на солнышке. Я ведь слишком долго ждал этой встречи, не раз беседовал с вами мысленно, даже тогда, когда бы уверен, что подохли вы, суд омодели немудрено, что накопившееся както само собой неудачно окостенело во мне, отштамповалось и прет временами поносом. Я был бы гораздо сдержанней, если бы вел протоколы допросов. А разговор по душам первый, по сути дела, в жизни и последний тем более. В протоколах допросов, кстати, я никогда не старался блеснуть слогом, блядануть лишним эпитетом и умничать. Многих мы уже проводили с шампанским за тихие письменные столы, многих. Воняют страницы книг моих бывших коллег протокольной керзой, прокуренными кабинетами, протертыми локтями, геморройным жопами, издерганными нервишками и страхом за собственны шкуры. Движение идеи следователя к цели. Букет преподносился трибуналу, а судоможели, не понюхав даже, посылал одни скдомодели в крематорий, другие на смертельную холодину лагеря. Процессы, и открытые, и закрытые, воспринимались вождями и временно остававшимися на свободе зрителями, как грандиозные спектакли, где недостаток шекспировских страстей и глубины художественной мысли компенсировался разыгрываемой в реальности завязкой, реальными запирательствами, реальным напором представителя обвинения, вынужденными черт ежи и восстановленными в леденящих душу диалогах судей и подсудимых подробностями эпического преступления. Затем кульминация и финал. Вот тутто мы, неизвестные прозаики и драматурги, постарались. Сами подследственные скдомодели раз искренне восхищались сочиненными лично мной коварными интригами, поворотами сюжета и чудесной технологией заговоров и диверсий. Руки прочь от нас, от наших фабрик и колхозое. Судомодрли вживался в сюжет, соответствовал эмоционально его развитию, холодел, негодовал, бледнел, впадал в ярость, бросал в помойку милосердие и великодушие, обижался, говнился, усиливал охрану, вскакивал во время антрактов между судебными заседаниями с постели, трясся от страха, боялся жрать сациви и лобио и наконец сдержанно докладывал на очередных толковищах о ликвидации групп, блоков и оппозиций. Брал с собой в ложу пару палок чурчхелы, пожевывал мякоть с орешками и смотрел.