Толстяк в накрахмаленной сорочке поднялся, ему зааплодировали. Добродетельные сеньоры, покинувшие священное убежище семейного очага, чтобы послушать меня и поаплодировать. Толстяк сыпал словами, иногда останавливаясь, чтобы выпить воды, откашляться, вытереть платком пот. Казалось, он никогда не кончит. Его речь была полна поэзии. Габриэла закрывала глаза, как только начиналось чтение стихов, отводила взгляд от часов и старалась не думать о цирке. Вдруг стихи кончились, но голос поэта тут же загремел с новой силой. Несмотря на то что он делал вид, будто слушает внимательно, вперив взгляд в поэта, несмотря на усилия, которые он прилагал, чтобы не задремать, когда тот читал особенно длинные стихотворения, он моргал, и глаза его слипались. Габриэла смотрела на стрелки часов девять часов, десять минут десятого, четверть десятого. Первая половина циркового представления, должно быть, уже подходит к концу. Даже если оно и началось в половине девятого, то кончится все равно не позже половины десятого. Только этот поэт, видно, никогда не кончит. Мистер, который поместился около двери, давно исчез. Тут антракта не. Никогда ей не приходилось присутствовать на таком скучном вечере.
![тритаце плюс инструкция тритаце плюс инструкция]()